Поиск в системе

В начале 90-х когда пошло зарубежное мясо из Европы и т.д. туши некоторых производителей были завернуты в хорошие такие простыни. Качество тряпок было что надо. Тогда еще пищевого полиэтилена было не так много и заворачивали в текстиль для уменьшения усушки. Были заводы, кто их бережно снимали, стирали и продавали в бани и сауны (кои были тогда очень популярны как переговорки и места отдыха). Один человек тогда подметил, что с одних быков на других "быков" простыни кочуют. Фото (современное) с уже прозрачной марлей. А тогда были плотные ткани. У кого есть фото мяса в простынях тех лет - милости просим - делитесь в тему.

Мороховцев К.К. Колбасное производство, 1898г https://yadi.sk/d/TlvVQWV2JtzKT Реттиг Э. Русский колбасный фабрикант: Руководство для рацион. фабрикации колбас. 1909г. https://yadi.sk/d/Azr1Gu49L2yzV Федоров П. А. Колбасное производство 1903г https://yadi.sk/d/20z7ZkZfJtzbj Федоров П. А. Колбасное производство 1912г https://yadi.sk/d/RuS9NT_nJtzg8 Эпнер Ф. Колбасное производство промышленное и домашнее. 1911г https://yadi.sk/d/KARTz7teJtzkc Французское колбасное производство 1901г https://yadi.sk/d/ahh4iLRLJtzXH А.Г. Конников. Колбасы и мясокопчености, 1938г https://yadi.sk/d/2ftq0eodJukW3 А.Г. Конников. Колбасы и мясокопчености, 1957г https://yadi.sk/d/xqHZxJSELWmVU

Пахнуть колбасой, иметь колбасу, есть колбасу — три разные вещи. (Фафик)

В СССР государство, как действительно эффективный собственник, умело манипулировало рабсилой и активами. Сейчас... было бы смешно, если бы не было страшно. Простой пример: Десять шахт. На каждой шахте - тысяча рабочих. Пять шахт давали уголь с себестоимостью в рубль. Три - по пять рублей. И две - по десять рублей. Средняя себестоимость - 4 рубля. Покупался уголь по 5 рублей - рубль на прибыль - и предприятие кормило десять тысяч рабочих, оплачивало детсады, пионерлагеря, профилактории и т.д... Целый город живёт, растёт и трудится. СССР кончился, пришёл "эффективный" бизнесмен. Сходу закрыл две "убыточные" шахты, немного подумал, закрыл три "нерентабельные". Пять тысяч шахтёров - на улицу. Рабсилы много - можно снизить зарплату. Лагеря и профилактории? Убыточно, персонал выброшен на мороз, территории и строения списываются с баланса и продаются за гроши другим "эффективным", там будут построены рентабельные бордели, казино и т.п. С пяти закрытых шахт срезаются металлоконструкции и цветмет - всё, шахты затоплены и восстановлению не подлежат. На пяти открытых шахтах забивается на ТБ (а зачем? это дорого, а шахтёр один хрен полезет, ибо больше работать негде) и уголь щедро поливается кровью. Через десять лет эти шахты выработаны хищническими темпами и закрыты. И что мы имеем? Некогда процветающий город обнищал и разваливается, в нем безработица 90%, цветут преступность, наркомания и проституция... А "эффективный" сложил на загрансчетах свой миллиард баксов и уехал на Канары. PS. Если кто недопонял - прикреплённые детсады и профилактории ВХОДИЛИ в себестоимость. А рубль прибыли с угля - дотировал общественный транспорт и тому подобную (убыточную по определению) инфраструктуру. От секций и кружков - до парикмахерских и местной газеты "Красный Уголь". Рассказал: Сергей Келемор Выпуск: http://www.anekdot.ru/an/an1410/o141026;100.html

Когда я писал научную работу по действию фосфатов в разрезе буферной емкости, по наводке друзей я искал материалы в медицинских книгах. Биохимия крови и роль фосфата в образовании буферной системы мне очень помогли понять процессы которые происходят в фаршах эмульгированных колбас. На рынок пришли ученые-полимерщики и у нас появились полиамидные проницаемые оболочки. Последние годы на рынке мясопродуктов идет гонка в упаковке под МГС. По-сути новшество или хорошо забытое старое. Но если смотреть в корень - это сотрудничество с другой отраслью. Что вы подчерпнули от других отраслей? У кого подчеркнуть опыт и знания в 2014-2015 годах?

Любая хозяйка, особенно советской школы скажет - суп надо варить на втором бульоне, Считается , что такой бульон содержит меньше холестерина и вредных веществ типа "трупного яда" или "трупного экстракта. Используется для диетического питания. Также современные хозяйки вываривают из бульона все вредные антибиотики и гормоны. Именно они с пеной выходят ) Цитата от среднестатистической бабушки: "Заливаешь мясо холодной водой, доводишь до кипения, сливаешь , обмываешь, вновь заливаешь холодной водой и варишь до готовности.1,5-2 часа." И вот я задумался. С одной стороны, в технологии колбаса мясо варят, но не доводят до кипения. С другой стороны, мы не используем мясо на кости и плохо-обескровленное мясо. Давайте вдумаемся, что такое пена, которой так боятся, которая при варке мяса образуется? Мы варим колбасы и никакой бульон не сливаем. Случаи самопроизвольного отторжения батоном бульона - караются руководством и считаются браком Жутко интересует меня этот аспект чистоплюйства ) А что скажут дипломированные специалисты? Какую книжку читать? Бояться ли бульона? Из чего он состоит? Будет ли востребована "Докторская на втором бульоне?"

Легенда из Чехии Мясник с огненным топором Староместские мясники несколько раз вошли в историю своего города. Когда молодой король Иоанн Люксембургский подошел к Праге и старался отвоевать ее у Индржиха Корутанского, пражские жители вооружились и помогли Иоанну войти в городскую крепость. В этих действиях особенно отличились староместские мясники, и записано на их профессиональных знаменах, что именно в этот раз они получили красную хоругвь с белым львом, потому что когда король Люксембургский подошел, мясники вырубили ворота у св. Франциска и впустили короля в город. Дважды мясники уберегли от разорения костел св. Якуба поблизости староместских мясных лавок: первый раз во время гуситских восстаний, второй раз в 1611 г. во время вторжения немцев из Пассау. В то время в Праге началось мародерство и, если бы не мясники, взяли бы и церковные драгоценности из храма миноритов. В память об этом событии монахи вставили в стену монастыря памятную доску, которая и сейчас напоминает о храбром поступке мясников. В дни годовщины монахи всегда с почетом принимали старших из мясников, и минориты вручили им в знак своей благодарности ключи от главных ворот. А еще мясники помогли защитить Старый город от грабежа, когда в 1648 шведское войско атаковало с Малой Страны через Карлов мост. Но наш рассказ все же касается немецкого вторжения. Все мясники тогда вышли в бой, кроме одного помастерья Томаса, который был у своей возлюбленной. Несколько раз он собирался идти, уже прикреплял сбоку меч, но красавица его уговорила остаться. Т.к. Томас не исполнил свой долг, теперь он бродит темными ночами около костела св. Якуба, размахивает над головой огненным топором, угрожая каждому, кто только приближается с нечестными намерениями. (http://prahafx.narod...nd/prividen.htm) Легенда Узбекистана За доброту и сострадание к ближним мясника Джумарта, раздававшего беднякам во времена не урожая мясо, возвели в ранг святых. И под бугром «Джумарт-кассаб» (кассаб-мясник) восточного холма Миздахкана скрыт мавзолей. В нём, по преданию и погребен добрый мясник Джумарт. (http://www.orexca.co...lpakstan1.shtml) Легенда из Китая Праведный мясник (Даосские притчи) Когда Чжао, царь Чу, потерял свои земли, вместе с ним в изгнание отправился мясник Юэ. Когда же правитель вернул себе царство, он решил наградить тех, кто был верен ему в изгнании. Дошла очередь и до Юэ, и пришли к нему гонцы от правителя. Но мясник сказал так: — Когда наш государь потерял царство, я потерял свою лавку. Когда же он вернул себе царство, и я вернул себе лавку. Соседи уважают меня, как прежде; зарабатываю я столько же, сколько и раньше. Не понимаю, отчего господин хочет наградить меня? Узнав о такой дерзости, правитель возмутился: — Заставьте его принять награду! — приказал он. Но Юэ взмолился: — Нет моей вины в том, что наш господин потерял царство, поэтому наказания я не заслужил. И нет моей заслуги в том, что он вернул себе власть, так что не за что меня и награждать. Тогда правитель распорядился привести к нему строптивого мясника. Но Юэ и тут продолжал упрямиться. — Согласно закону, — сказал он, — предстать перед государем может лишь человек, получивший награду за большие заслуги. Но у меня не хватило бы мудрости, чтобы управлять царством, не хватило бы смелости, чтобы выйти на бой с разбойниками. Когда враги захватили нашу столицу, я бежал от разбойников, а не последовал за государем по собственной воле. А теперь великий государь в нарушение всех законов желает, чтобы я предстал перед его очами. О таком мне и слышать не доводилось! Тогда правитель сказал своему министру: — Мясник Юэ — человек низкого звания, однако же рассуждает на редкость мудро. Пойди и проси его занять место среди моих ближайших советников. Но и тут Юэ отказался. — Я знаю, — сказал он, — сколь почетно звание царского советника. Известно мне и то, насколько жалованье советника больше доходов мясника. Но если я позволю себе иметь такой ранг и жалованье, моего государя назовут безрассудно расточительным! Уж лучше я вернусь на рынок и буду забивать баранов. (http://wapkat.org.ru...a_27031014.html) Американская Легенда Шутка мясника. Шаловливый мясник запихивает себе в штаны сосиску потолще и аккуратно застёгивает ширинку таким образом, чтобы три-четыре сантиметра сосиски виднелись. Когда посетитель вежливо делает замечание мяснику, тот рассеянно опускает глаза на ширинку, затем восклицает: «Опять торчит! Да сколько можно!» и одним взмахом мясницкого топорика укорачивает сосиску. Легенда имеет под собой реальное основание, некоторые мясники штата Нью Джерси доводили своих посетителей до обморока (!) этой шуткой. А какие легенды знаете вы? Может быть в вашем городе, ночью вокруг мясокомбината бродит Черный технолог или призрак мясника?

Философский вопрос на тему "курица или яйцо". Я недавно был на заводе, видел как оператор клипсатора не мог настроить связку шприц-клипсатор с фиброузной оболочки на белковую. Пришел инженер из механической службы и все настроил. Потому что он знает машину досконально. Он не боится ее. Он чувствует ее. Он был бы идеален на месте оператора шприца. Но набивать колбасу не его работа. Я решил задаться следующим вопросом. Представьте себе самый новый и самый прогрессивный куттер какой-нибудь немецкой или австрийской компании. Представьте себе саму прогрессивную термокамеру, климокамеру. Представьте себе самую продвинутую AL-систему. Представили? А теперь задумайтесь. Не торопитесь давать ответ сразу. Получается, что специалисты которые спроектировали, разработали, тестировали и поставили на производство самый новый куттер, шприц, клипсатор, массажер или термокамеру (нужное подчеркнуть) выполнят процесс или сделают продукт лучше чем вы? Понимаете о чем я? Они создали эту машину. Они вложили в нее возможности которые посчитали нужными. Значит они знали что делают. Не зная процесса, невозможно сделать машину. А теперь посмотрите на новое оборудование стояще где-нибудь на заводе. Подумайте, что его не вчера придумали. Его придумали несколько лет назад. Кто-то еще раньше вас знал о том чем вы будете пользоваться. Это как Стив Джобс. У него уже был прототип Айфона, он знал какие функции будут, тестировал их, а остальные еще не знали вообще что это такое. ОСНОВНОЙ ВОПРОС ТЕМЫ. Как вы считаете, какой уровень глубины познания процессов у тех кто разрабатывает оборудование? Кто лучше сделает фарш - инженер с завода, который производит куттеры или фаршесоставитель со стотонника (суточный объем). Кто лучше заклипсует оболочку - инженер от фирмы производителя клипсатора или оператор машины?

А как вы поступаете?

Много картин посвящено пейзажам, морям, портретам, сказочным образам, типа "Три богатыря", а встречались ли вам картины художников, на которых были бы изображены темы связанные с переработкой мяса или готовой продукцией? Репродукция картины Клода Моне "Натюрморт с мясом" 1862-63 гг. Музей д'Орсэ, Париж Пожалуйста поделитесь со мной своими находками? Может быть такая картина висит у вас в спальне или в кабинете?

Что такое ГОВЯДО? Ответ дает толковый словарь В. Даля. ГОВЯДО ср. церк. крупная рогатая скотина, бык, воль или корова. Говяжий, от быка, говяда взятый, из мяса его приспетый. Говядина ж. говяжье мясо. Части говядины, у мясников, называются: 1) голова, 2) шея, зарез, 3) оковалок, 4) челышко, 5) толстый край, 6) средина лопатки, 7) тонкая лопатка, рулька, 8) тонкий край, 9) от края покромка, 10) грудина, 11) тонкий филей, 12) подпашек, 13) завиток, 14) толстый филей, 15) бочок, 16) английский филей, 17) огузок, 18) средина бедра, 19) кострец, 20) ссек, подбедерок; окосток, часть ссека, с вертлюжной костью, 21) голяшка. Зачисток, от краев, от шеи, тонкие остатки, оборыши. Голяшки и морда, студень. Легкие, сердце и печень, гусак, ливер, осердье. Желудок с кишками, требуха, требушина. У мясников иностранных говядина делится иначе. Были бы быки, а говядина будет. По барыне говядина, по харчевне едок. Говядарь гуртовщик, прогонщик, нагульщик скота и скотопромышленик. Источник: http://www.slova.ru/article/5796.html

Иногда в старых книгах авторы описывают какие-то технологии без прикрас, а так как видят, как переживают. Предлагаю вашему вниманию отрывок из романа-документа Анатолия Кузнецова в котором подробно описывается покупка, убой лошали и проготовление кольбасы с использованием селитры (нитрат натрия). Вот это я называю настоящей историей! Читаем, комментируем... Анатолий Кузнецов «Бабий Яр» Роман-документ журнал "Юность", 1966 г. Представлена одна глава из первой части романа. КАК ИЗ ЛОШАДИ ДЕЛАЕТСЯ КОЛБАСА Дегтярев был плотный, немного сутуловатый и мешковатый, но подвижный и энергичный мужчина лет пятидесяти с гаком, с сединой в волосах, большим мясистым носом, узловатыми руками. Одет был скверно: замусоленный пиджак, грязные заплатанные штаны, стоптанные сапоги в навозе, на голове – кепка блином. Наиболее часто употребляемые им выражения: «Фунт дыма» – в смысле «пустяки», «ничто». «Пертурбации» – смены политических режимов. «Погореть на девальвации» – лишиться состояния при денежной реформе. Я явился в шесть утра, и первое, что сделал Дегтярев (и очень правильно), – это накормил меня доотвала. В доме у него было уютно и чисто, белые салфеточки, покрывала, на кроватях белоснежное белье; и среди такой чистоты сам хозяин выглядел сиволапым мужиком, затесавшимся в ресторан. Я живо поглощал жирный борщ с бараниной, кашу с молоком и пампушки, которые подсовывала мне старуха, а Дегтярев с любопытством смотрел, как я давлюсь, и вводил в курс дела. Когда-то у него была небольшая колбасная фабрика. В революцию случились пертурбации, девальвации, и фабрику забрали. Потом был нэп, и у него опять стала почти фабрика, но поменьше. Ее тоже забрали. Теперь у него просто мастерская, но подпольная, так как патент стоит бешеных денег. Поэтому ее заберут. – Революции, перевороты, войны, пертурбации, – ну, а мы должны как-то жить? Я считаю: повезет – пляши, не повезет – фунт дыма! Соседи всё знают про меня, я им костями плачу. А прочие не должны знать. Спросят, что делаешь, отвечай: «Помогаю по хозяйству». Как в старое время батрак. Будешь водить коней, а то когда я по улице веду, все пальцем показывают: «Вон Дегтярев клячу повел на колбасу». Я натянул свой картуз, и мы пошли на площадь к школе. Шла посадка на пароконные площадки биндюжников, исполнявшие теперь роль трамваев, и автобусов, и такси. Бабы с корзинами, деревенские мужики, интеллигенты в шляпах лезли, ссорились, подавали мешки, рассаживались, свесив ноги на все четыре стороны. Мы втиснулись меж корзин с редиской, ломовик завертел кнутом – поехали на Подол быстрее ветра, три километра в час, только кустики мелькают. Я трясся, весь переполненный сознанием законности проезда (а то ведь все зайцем да пешком, а тут Дегтярев заплатил за меня, как за порядочного), и с чувством превосходства смотрел на тащившиеся по тротуарам унылые фигуры в рваных телогрейках, гнилых шинелях, калошах или босиком. Житний рынок – человеческое море и чрево Подола (Золя я уже прочел, найдя на свалке). Кричали торговки, гнусавили нищие, детишки пели: «Кому воды холодной?» У ворот стояла худущая-прехудущая (как у нас говорят, «шкилетик») девочка и продавала с тарелки пирожные: «Свежие пирожные, очень вкусные, купите, пожалуйста». Ах ты черт возьми!.. По Нижнему Валу тянулась грандиозная барахолка, стояли нескончаемые шеренги. «Шо воно такое?» – «Палто». – «Куда ж воно годно, такое пальто?» – «Хорошее палто! Теплое, как гроб». Дегтярев уверенно пробивался в толпе, я хватался за его пиджак, чтоб не отстать, чуть не свалил старушку, продававшую одну ложку: так вот стояла и держала перед собой стальную (хотя бы уж серебряная!) ложку. Ах ты черт возьми!.. Большой плац был забит телегами, под ногами навоз и растоптанное сено, ревели коровы и визжали свиньи. «А чтоб отдать?» – «Семьсят тыщ». – «Щоб ты подавився!» – «Давай шиисят!» Дегтярев к свиньям только приценивался, в память добрых старых времен, а ухватился за старого, хромого, в лишаях мерина. Губы мерина отвисли, с них капали слюни, грива полна репьев, он стоял понуро, наполовину закрыв веками бельмастые глаза, и не обращал внимания на мух, которые тучами облепили его морду. «За пять беру!» – «Ты шо, сказився? Это ж конь!» – «Голова, четыре уха, за шесть по рукам?» – «Бери за семь, хозяин, он будет все шо хошь возить, конь-огонь, на ем только на еподроме скакать!» Дегтярев торговался жутко, хватко, размахивая деньгами, бил по рукам, плевался, уходил, опять возвращался, но дядька оказался лопоухим только с виду, уже не сходились лишь на какой-то десятке, наконец, повод перешел в мои руки, и мы с трудом выбрались из этого котла. У стоянки извозчиков Дегтярев напутствовал меня: – Можешь сесть верхом, если не упадет, но упаси Бог, не проезжай мимо полиции. Я подвел мерина к тумбе, влез ему на спину и толкнул пятками. Хребет у него был, как пила. Он тащился медленно, хромая, поминутно выражая желание остановиться, я его подбадривал и так и этак, лупил прутиком, потом мне стало его жалко, я слез и повел за уздечку. Долго мы плелись боковыми улицами, тихими, поросшими травой. Я назвал коня Сивым, и он понравился мне, потому что и не думал лягаться или кусаться. Я ему давал попастись под заборами, отпускал совсем, потом звал: – Сивый, жми сюда, тут трава лучше. Он поднимал голову, смотрел на меня – и шел, понимая, спокойный, умный и добрый старик. Мы совсем подружились. Дегтярев поджидал меня в Кошицевом проулке. Мы долго высовывали из него носы, выжидая, пока на улице никого не будет, потом быстро, бегом завели Сивого во двор, прямиком в сарай. – Дай ему сена, чтоб не ржал, – велел Дегтярев. Сивый при виде сена оживился, активно стал жевать, пофыркивать, видно, не ждал, что привалит такое добро. Дегтярев был в отличном настроении, полон энергии. Поточил на бруске два ножа, сделанные из полосок стали и обмотанных вместо рукоятки изоляцией. Взял в сенях топор, ушат, ведра, и мы пошли в сарай, а за нами побежали две кошки, волнуясь и мяукая, забегая вперед, словно мы им мясо несем. Сивый хрустел сеном, ничего не подозревая. Дегтярев повернул его, поставил мордой против света и велел мне крепко держать за уздечку. Покряхтывая, он нагнулся и связал ноги коню. Сивый, видно привыкший в этой жизни ко всему, стоял равнодушно, не сопротивляясь. Дегтярев встал перед мордой коня, поправил ее, как парикмахер, чтоб держалась прямо. Молниеносно размахнулся – и ударил коня топором в лоб. Сивый не шевельнулся, и Дегтярев еще и еще раз ударил, так что череп проломился. После этого конь стал оседать, упал на колени, завалился на бок, ноги его в судороге вытянулись и задрожали, связанные веревками. Дегтярев отшвырнул топор, как коршун навалился на коня, сел верхом, крикнул коротко: – Бадью! Я подтащил ушат. Дегтярев приподнял обеими руками вздрагивающую голову коня, я подсунул ушат под шею – и Дегтярев полоснул по шее ножом. Из-под шерсти проглянуло розовое мясо, поглубже – белое, скользкое и судорожно двигающееся дыхательное горло. Нож безжалостно кромсал трубку горла, хрящи и позвонки, так что голова оказалась почти отрезана и неестественно запрокинулась. Из шеи бурным потоком хлынула кровь, она лилась, как из водосточной трубы, толчками, и в ушате поднялась красная пена. Дегтярев изо всех сил держал дергающееся туловище коня, чтоб кровь не лилась мимо ушата. Его руки уже были окровавлены, и на мясистом лице – брызги крови. Копошащийся над конем, вскидывающийся вместе с ним, крепко уцепившийся, он был чем-то похож на паука, схватившего муху. Я заикал ни с того, ни с сего. Он поднял забрызганное лицо. – Чего испугался? Привыкнешь, еще не того наглядишься в жизни. Коняка – фунт дыма! Подкати-ка бревно. Кровь вылилась вся и сразу прекратилась, словно кран закрылся. Видно, сердце, как насос, остановилось. Дегтярев перевернул коня на спину, подпер с боков бревнами. Четыре ноги, наконец, развязанные, растопырившись, торчали в потолок. Дегтярев сделал на них, у бабок, кольцевые надрезы, от них провел надрезы к брюху, и мы принялись тянуть шкуру. Она сползала, как отклеивалась, лишь чуть помогай ножом, а без шкуры туша уже перестала быть живым существом, а стала тем мясом, что висит на крюках в мясном ряду. Тут кошки подползли и вцепились в мясо, где какая присосалась, отгрызая куски, злобно рыча. Дегтярев не обращал на них внимания, торопился, не смахивал капли пота со лба, и так мы вчетвером стали растаскивать Сивого на части. Копыта, голову и шкуру Дегтярев свалил в углу, одним махом вскрыл брюхо, выгреб внутренности, и вот уже печенка летит в одно ведро, легкие – в другое. Ноги, грудинка отделяются в одно касание, будто и нет в них костей. Разделывать тушу Дегтярев был мастер. Мокрый, перепачканный, сосульки волос прилипли к красному лбу, кивнул на бесформенную груду мяса: – Носи в дом! А дом у него хитрый: спереди крыльцо, жилые комнаты, а сзади – еще отдельная комната, со входом из узкого, заваленного хламом простенка, и не догадаешься, что там дверь. На больших обитых цинком столах мы отделили мясо от костей и пересыпали его солью. Ножи были как бритвы, я сто раз порезался, и соль дико щипалась. Так я потом постоянно ходил с пальцами в тряпицах. Дегтярев утешил: – И я с того же начинал, из батраков вылез. Я тебя кормлю, а вот меня ни хрена не кормили, за одну науку работал. Вот ты головастый – учись, я сделаю из тебя человека, получишь профессию колбасы делать, а это тебе не фунт дыма, никогда не пропадешь, все пертурбации и девальвации переживешь. В министры не суйся – их всегда стреляют. Будь скромным колбасником. Учись. Я учился. В центре мастерской стояла привинченная к полу мясорубка в человеческий рост, с двумя рукоятками. Дегтярев постучал в стену, явилась его старуха, рыхлая и флегматичная, с белесым деревенским лицом, вздыхая, забралась на табуретку и стала скалкой пихать мясо в воронку. Мы взялись за рукоятки, машина зачавкала, заскрежетала, старенькие шестерни затарахтели. После голодухи я не был силен, главную прокрутку делал хозяин, он работал, как вол, тяжело дыша, мощно вертел и вертел. Жестоко работал. Я задыхался, и временами не я вертел, а ручка таскала меня. Готовый фарш шлепался в ведра. Потом Дегтярев вывернул его в корыта, сыпал соль, перец, горсти белесых кристаллов какой-то грязной селитры. – А не вредно? – спросил я. – Для цвета надо. Черт его знает, в общем жрут – никто не подыхал. Я сам лично колбасу не ем и тебе не рекомендую... Теперь учись: льется вода, и два ведра мяса впитывают ведро воды, вот тебе и вес, и прибыль. Удивительно мне было. Надев фартуки, мы перетирали фарш с водой, как хозяйки трут белье на стиральных досках: чем больше тереть, тем больше воды впитается. Опять у меня зеленело в глазах. Напоролся в фарше на что-то, порезался: кусочек полуды. – Воронка в мясорубке лупится, – озабоченно сказал Дегтярев. – Иди завяжи, чтоб кровь не шла. – Люди будут есть? – Помалкивай. Пусть не жрут, что, я их заставляю? Вольному воля. Шприц, как положенное набок красное пожарное ведро, тоже имел корбу с рукояткой, шестерни и длинную трубку на конце. Набив его фаршем, Дегтярев крутил рукоятку, давил, а я надевал на трубу кишку и, когда она наполнялась, завязывал. Работали много часов, как на конвейере, оказались заваленными скользкими сырыми кольцами. Но самой неприятной оказалась колбаса кровяная. Каша из шприца сочилась, а кровь была еще с прошлого раза, испорченная, воняла, дышать нечем, а конца кишки не видно – руки по плечи в каше и крови. Когда все это кончилось, я, шатаясь, вышел во двор и долго дышал воздухом. А Дегтярев работал как стожильный. В углу мастерской была печь с вмурованным котлом, полным зеленой, вонючей воды от прошлых варок. Дегтярев валил колбасы в котел, они варились, становясь от селитры красными. То-то я раньше удивлялся, почему домашняя колбаса никогда не бывает такая красивая, как в магазине. Колбасные кольца мы нанизывали на палки и тащили в коптильню на огороде, замаскированную под нужник. Глухой ночью выгружали последние колбасы из коптильни – горячие, вкусно пахнущие, укладывали в корзины, покрывая «Новым украинским словом». Я уж и не помню, как Дегтярев отвел меня спать на топчане. Я пролежал ночь, как в яме, а чуть свет он уже тормошил: – На базар, на базар! Кто рано встает, тому Бог подает. На коромыслах, как китайцы, мы перетащили корзины к стоянке, отвезли на Подол, в каком-то темном грязном дворе торговки приняли их. Дегтярев шел с отдувающимися от денег карманами. Опять пошли на толкучку, он шушукался с разными типами, оставлял меня у столба, вернулся с похудевшими карманами, хитро спросил: – А ты золотые деньги видел? Я не видел. Он завел меня за рундук, достал носовой платок, завязанный узелком. В узелке были четыре червонца царской чеканки. Дегтярев дал мне один подержать. – По коню! – весело сказал он. – Все, что мы наработали. Я пораженно смотрел на эту крохотную монетку, в которую превратился старина Сивый. И еще я оценил доверие Дегтярева. Давно уже печатались приказы о сдаче золота, за обладание которым или даже просто за недонесение о нем – расстрел. – При всех революциях, переменах, пертурбациях только с этим, братец, не пропадешь. Остальное – фунт дыма, – сказал Дегтярев. – Подрастешь – поймешь. Ты меня слушай, ты не смотри по сторонам, еще вспомнишь не раз старого Дегтярева... А теперь пошли торговать нового скакуна. Работал я у Дегтярева зверски. На меня он переложил всю доставку колбас торговкам: его с корзинами уже примечали. Он мне выдавал деньги на извозчика, но я экономил, «зайцевал», прыгал на трамваи. Извозчики сгоняли, лупили кнутом. С корзинами трудно. Раз свалился с грузовика, собралась толпа. Одежда на мне обтрепалась, вечно был судорожный, неприкаянный, как беспризорный котенок. Однажды, убирая мастерскую, отважился и стянул крупное кольцо колбасы, запрятал в снег под окном. Весь вечер дрожал, потому что Дегтярев пересчитывал. А я тяпнул до счета. Уходя домой, полез в снег – нет колбасы. Тут у меня душа ушла в пятки: выгонит Дегтярев. Присмотрелся – на снегу следы кошачьи... Ах, гадюки проклятые, я у Дегтярева, они у меня. Так и не попробовал колбасы. Дегтярев в первый день дал мне четыре кости Сивого, и потом с каждого коня давал костей. Но с них мало навара, особенно со старых. Кто заинтересовался документальным романом - читайте полностью.